Мир религий, май-июнь 2005 г. —
Мыслитель, мистик и Папа исключительной харизмы, Кароль Войтыла, тем не менее, оставил своему преемнику противоречивое наследие. Иоанн Павел II разрушил множество стен, но воздвиг другие. Этот долгий, парадоксальный понтификат открытости, особенно по отношению к другим религиям, и доктринальной и дисциплинарной закрытости, в любом случае, станет одной из важнейших страниц в истории Католической Церкви и, несомненно, во всей истории. Пока я пишу эти строки, кардиналы готовятся избрать преемника Иоанна Павла II. Кем бы ни стал новый Папа, ему предстоит столкнуться со множеством трудностей. Именно этим основным вопросам будущего католицизма мы и займёмся в специальном докладе. Я не буду возвращаться к анализу и многочисленным вопросам, поднятым на этих страницах Режисом Дебре, Жаном Мутапой, Анри Тенком, Франсуа Туалем и Одоном Валле, а также к высказываниям различных представителей других религий и христианских конфессий. Обращу внимание лишь на один аспект. Одна из главных задач католицизма, как и любой другой религии, — учитывать духовные потребности наших современников. Однако эти потребности сегодня выражаются тремя способами, весьма мало соответствующими католической традиции, что крайне осложнит задачу преемников Иоанна Павла II.
Действительно, начиная с эпохи Возрождения, мы наблюдаем двойной процесс индивидуализации и глобализации, который ускоряется последние тридцать лет. Следствие на религиозном уровне: люди стремятся формировать свою личную духовность, черпая вдохновение из мирового хранилища символов, практик и доктрин. Сегодня западный человек может легко называть себя католиком, быть тронутым личностью Иисуса, время от времени посещать мессу, но при этом практиковать дзен-медитацию, верить в реинкарнацию и читать суфийских мистиков. То же самое относится и к южноамериканцу, азиату или африканцу, которых также, и уже давно, привлекает религиозный синкретизм католицизма и традиционных религий. Этот «символический бриколаж», эта практика «религиозного внедорожного» становится всё более распространённым, и трудно понять, как Католическая церковь сможет навязать своим верующим строгое соблюдение догматов и практик, к которым она так привязана.
Ещё один колоссальный вызов: возвращение иррационального и магического мышления. Процесс рационализации, давно уже действующий на Западе и глубоко проникший в христианство, сегодня порождает ответную реакцию: подавление воображаемого и магического мышления. Однако, как напоминает нам Режис Дебре, чем больше мир становится техничным и рационализированным, тем больше он, в качестве компенсации, порождает спрос на аффективное, эмоциональное, воображаемое и мифическое. Отсюда успех эзотерики, астрологии, паранормальных явлений и развитие магического поведения в самих исторических религиях, например, возрождение культа святых в католицизме и исламе.
К этим двум тенденциям добавляется явление, разрушающее традиционную перспективу католицизма: наши современники гораздо меньше озабочены счастьем в загробной жизни, чем счастьем земным. Меняется всё христианское пастырское служение: мы больше не проповедуем рай и ад, а счастье ощущать спасение прямо сейчас, благодаря эмоциональной встрече с Иисусом. Целые разделы Магистериума Церкви не соответствуют этой эволюции, которая ставит смысл и эмоции выше верного соблюдения догм и норм. Синкретические и магические практики, направленные на достижение земного счастья, – вот что характеризовало язычество античности, наследника доисторических религий (см. наше досье), с которым Церковь так упорно боролась, чтобы утвердиться. Архаика уверенно возвращается в ультрасовременность. Это, пожалуй, самый серьёзный вызов, с которым христианству придётся столкнуться в XXI веке.