Мир религий № 50 – ноябрь/декабрь 2011 г. —
Наступит ли конец света 21 декабря 2012 года? Долгое время я не обращал внимания на знаменитое пророчество, приписываемое майя. Но вот уже несколько месяцев многие спрашивают меня об этом, часто уверяя, что их дети-подростки обеспокоены информацией, которую читают в интернете, или находятся под впечатлением от голливудского фильма-катастрофы «2012 год». Достоверно ли пророчество майя? Существуют ли другие религиозные пророчества о скором конце света, которые мы можем прочитать в интернете? Что говорят религии о конце времён? Досье этого номера отвечает на эти вопросы. Но успех этого слуха, окружённого 21 декабря 2012 года, поднимает другой: как объяснить тревогу многих наших современников, большинство из которых нерелигиозны, и для кого такой слух кажется правдоподобным? Я вижу два объяснения.
Прежде всего, мы живём в особенно тревожное время, когда человек чувствует себя словно на борту гоночного автомобиля, над которым он потерял контроль. По сути, ни один институт, ни одно государство, похоже, не в состоянии замедлить гонку к неизвестности – а возможно, и к пропасти, – в которую нас бросают потребительская идеология и экономическая глобализация под эгидой ультралиберального капитализма: драматический рост неравенства; экологические катастрофы, угрожающие всей планете; неконтролируемые финансовые спекуляции, ослабляющие всю мировую экономику, ставшую глобальной. Кроме того, происходят потрясения в нашем образе жизни, которые сделали западного человека человеком, потерявшим память, оторванным от корней, но при этом неспособным представить своё будущее. За последнее столетие наш образ жизни, несомненно, изменился сильнее, чем за предыдущие три-четыре тысячелетия. Европеец «прошлого» жил преимущественно в сельской местности, наблюдал за природой, укоренённый в размеренном и благополучном сельском мире, а также в вековых традициях. То же самое было верно и для человека Средних веков, и для человека Античности. Современный европеец – преимущественно городской человек; он чувствует себя связанным со всей планетой, но у него нет прочных местных связей; он ведёт индивидуалистическое существование в бешеном темпе и зачастую отрывается от вековых традиций своих предков. Несомненно, нам следует вернуться к рубежу неолита (около 10 000 лет до нашей эры на Ближнем Востоке и около 3000 лет до нашей эры в Европе), когда люди оставили кочевой образ жизни охотников и собирателей и осели в деревнях, развивая земледелие и скотоводство, чтобы обнаружить столь же радикальную революцию, какую мы переживаем сейчас. Это не обошлось без глубоких последствий для нашей психики. Скорость, с которой произошла эта революция, порождает неопределённость, потерю фундаментальных ориентиров и шаткость социальных связей. Это источник беспокойства, тревоги и смутного ощущения хрупкости как отдельных людей, так и человеческих сообществ, отсюда – обострённая чувствительность к темам разрушения, переселения и уничтожения.
Мне кажется несомненным одно: мы переживаем не симптомы конца света, а конец мира. Конца традиционного мира, которому несколько тысяч лет, который я только что описал, со всеми связанными с ним моделями мышления, а также конца ультраиндивидуалистического и потребительского мира, пришедшего ему на смену, в котором мы всё ещё погружены, который демонстрирует столь многочисленные признаки исчерпания своих возможностей и истинные пределы истинного прогресса человека и общества. Бергсон говорил, что нам потребуется «дополнение души», чтобы противостоять новым вызовам. Мы действительно видим в этом глубоком кризисе не только ряд предвещаемых экологических, экономических и социальных катастроф, но и возможность для рывка вперёд, гуманистического и духовного обновления через пробуждение сознания и более острое чувство индивидуальной и коллективной ответственности.