Интервью опубликовано в Le Figaro Madame –
Комментарии собраны Гийметт де Саиринь —
Гийеметт де Серинье. – Всё в прошлом веке, казалось, возвещало о смерти Бога…
Фредерик Ленуар. – Для великих философских систем, зародившихся в XIX веке, дело ясно: религия и современный мир несовместимы. Обличённая Огюстом Контом как интеллектуальное отчуждение, Фрейдом – как психологическое, Марксом – как плод социально-экономического отчуждения, религия, по его мнению, представляет собой серьёзное препятствие на пути к индивидуальному и общественному прогрессу. Упадок религиозной практики и кризис призваний могли бы доказать правоту пророков смерти Бога, если бы мы не наблюдали одновременно с этим непреходящую силу веры.
Как это переводится?
Во Франции число регулярно практикующих католиков не превышает 10%. Но они весьма мобилизованы. Люди больше не ходят на мессу, чтобы принести жертву обряду; среди них более глубокая вера, стремление к видимости, отсюда и большие собрания вокруг Папы во время ВДМ. Кроме того, мы видим, что, даже не практикуя никакой практики, 67% европейцев – и до 93% американцев! – утверждают, что верят в Бога. Между воинствующей верой и атеизмом большинство людей являются последователями «внедорожного» образа жизни, духовного кочевничества.
Развитие, которое хорошо вписывается в современный индивидуализм?
Это очевидно. С развитием критического мышления и свободы воли, которое появилось в конце Средних веков и привело к революции Просвещения, как мы можем себе представить, что люди, которые всё чаще делали собственный эмоциональный, интеллектуальный и творческий выбор, позволят навязывать им свою религию? В результате они могут её менять, отсюда и сравнительно недавний феномен обращения в другую веру; мы видим это на примере западных людей, соблазнённых буддизмом или исламом, или на примере постоянного роста числа взрослых катехуменов в церквях. Даже оставаясь в рамках своей религии, мы хотим вернуть себе веру.
Неужели вера угольщиков устарела?
Это может быть результатом личного подхода. Но в основном мы наблюдаем развитие религии по принципу «а-ля карт», когда люди выбирают то, что им подходит, дистанцируясь при этом от католической морали. Так, можно представить себе женщину, которая ходит на мессу по воскресеньям, но принимает противозачаточные таблетки, возможно, делала аборт один раз в жизни, рекомендует своим взрослым детям использовать презервативы; оставаясь восприимчивой к посланию Христа, она вполне может читать эзотерические книги, верить в реинкарнацию...
Как и треть католиков, несмотря на неодобрение Церкви!
Вечная жизнь так абстрактна! Чтобы бороться со страхом небытия, проще представить, что мы вернёмся на землю, чтобы искупить то, что искупить невозможно (что, кстати, представляется учёному буддисту не утешением, а самим образом ада на земле, ведь его мечта — прервать цикл перевоплощений и достичь нирваны!). В обеих теориях также присутствует идея ответственности за свои поступки, которые влияют на наше будущее, но если идея реинкарнации связана с неумолимым возмездием за деяния, то воскресение вводит измерение божественного милосердия.
Однако, чтобы заниматься этими «духовными творениями», нужно знать и другие формы духовности...
Именно здесь проявляется вторая характерная для нашего времени эволюция: глобализация. Происходит сочетание спроса и предложения: в тот момент, когда человек занят созданием собственной религии, все духовные учения мира преподносятся ему на блюде. Любой может найти духовного учителя, который посвятит его в мусульманский мистицизм или откроет ему секреты каббалы, дзен-центр, где он сможет практиковать медитацию... Преимущество заключается в возросшей толерантности: вспомним, что до Второго Ватиканского собора считалось, что вне Церкви нет спасения! Лишь 10% жителей Запада сегодня верят в существование только одной истинной религии.
С другой стороны, есть риск впасть в самый страшный синкретизм!
В этом и заключается величайшая опасность нашего времени: путаница. Опасность создания некой метафизической каши, в которой ничто не имеет вкуса. Если мы довольствуемся накоплением встреч, тренингов, чтений, оставаясь поверхностными, мы рискуем ходить по кругу. Современному человеку необходимо обладать достаточной глубиной и проницательностью, чтобы расставить приоритеты в этих убеждениях и практиках, чтобы они помогли ему найти истинный духовный путь. Независимо от того, заинтересован ли он в том, чтобы оставаться в рамках религии.
Некоторые верующие останутся верны устоявшимся религиям...
Мы даже наблюдаем мощные проблески обновления: даже самые консервативные структуры порой мастерски используют современные средства организации и коммуникации, что особенно заметно на примере двух основных фундаментализмов нашего времени: протестантского и мусульманского. Пятидесятничество обязано своим колоссальным успехом тому, что ставит во главу угла эмоции, отстаивает идею о том, что уже в своём теле, на этой земле, можно пережить встречу с Богом, благодать спасения. Все эти «возрождённые», вдохновлённые Святым Духом, – а их около двухсот миллионов в Южной Америке, Африке, Китае и, конечно же, в Соединённых Штатах, включая Джорджа Буша и его главных соратников (с которыми можно было бы связать католические харизматические движения, непосредственно возникшие из них), – остаются в рамках христианской традиции, обладают строгой моралью, живой верой. Но поскольку это движение довольно бедно в доктринальном плане, можно опасаться его смешения с местными культами, что в результате значительно обеднит христианское послание. А затем есть еще и эта прозелитическая сторона, которая укрепляет американцев в мысли, что их страна призвана играть мессианскую роль, нести всему миру веру, ценности, добродетели, отсюда их полное непонимание отказа французов следовать за ними в их борьбе со Злом, а именно с мусульманским фундаментализмом...
О принадлежности к сектам вы, судя по вашей книге*, беспокоитесь меньше…
Опасность сектантства существует, но, на мой взгляд, СМИ её сильно переоценивают. Мы создали целую мифологию индоктринации, в то время как большинство людей вступают в секты и выходят из них по своему усмотрению, проводя в них в среднем два-три года. Корень проблемы – в психологической потребности слишком многих наших современников, потерявших ориентиры, присоединиться к группе, которая откроет им Истину.
Разве не является излишним амбициозным определять, как это делаете вы, религиозное измерение человека через «его осознание различных уровней реальности»?
Я бы добавил: «и верой в сверхчувственную реальность». Моя точка зрения антропологическая: я пытаюсь понять, что общего между первобытным человеком, украшающим гробницы, строителем соборов в Средние века, индуистским монахом в своём ашраме и современным европейцем, который сколачивает свою собственную маленькую духовность. Для меня речь идёт не столько о разделении религии с коллективным идеалом, даже если для многих это всё ещё актуально, сколько о вере в невидимые миры, в жизнь после смерти. В этом смысле обращение к альтернативной медицине, методам личностного развития, вера в ангелов или инопланетян, увлечённое чтение «Алхимика», «Властелина колец» или даже «Гарри Поттера» — да, это в определённом смысле религиозность.
Не так давно физик Жорж Шарпак осудил пристрастие нашего общества к иррациональному.
На протяжении двух столетий в Европе существовал союз науки и религии, призванный приручить иррациональное: для материалистов ценно лишь то, что можно познать научным методом; для католиков приемлема лишь та часть иррационального, которая выражается в вере в Бога. Но человек тоже иррационален! Иррациональны и сексуальность, и искусство, и эмоции! Чувство священного, ощущение причастности к чему-то универсальному, трансцендентному человек может с таким же успехом испытать, глядя на лицо или на закат...
Вы говорите о «заново очаровывающем мире». Но обман всегда рядом!
Это правда. Когда нами движут эмоции, нами можно манипулировать, поэтому нам следует тщательно сохранять критическое мышление, чтобы защитить себя от лжепророков. Мы также можем обманывать себя, путая магическое со священным. Но это не мешает нам выступать против современного материализма, против механизированного мира, где правят технологии и деньги. В этом и заключается положительная сторона всей этой альтернативной религиозности в духе Нью-Эйдж, какими бы крайностями она ни была.
Вы также говорите о метаморфозах представлений о Боге...
Современному человеку нужен Бог менее отстранённый, более внутренний. Бог, который также менее персонализирован. Он охотно отождествляет Его с силой, энергией. Бог, который наконец-то стал более женственным, уже не пугало, устанавливающее свой Закон, а Бог милосердия, нежности и любви.
В этой перестройке религиозного ландшафта католицизм, таким образом, имеет свое место...
Да, если он вернется к своим евангельским истокам, откажется от бремени моральных принципов, вызывающих чувство вины, и вновь обретет прямую связь с Иисусом. Если он также согласится занять более свободную позицию по острым текущим вопросам, таким как брак священников. И тогда он не сможет бесконечно сохранять доминирующую позицию, которую занимает сегодня, отстаивая дорогое Иоанну Павлу II убеждение в том, что он обладает высшей Истиной. Мы должны приветствовать идею о том, что Слово Божье воплотилось в определенный момент истории в лице Иисуса, но Он мог явить себя в других формах, в другие времена и в других странах.
Может быть, это связано с тем, что вы сами в девятнадцать лет, изучая восточные духовные учения, заново открыли для себя Евангелие?
Я действительно убежден, что в долгосрочной перспективе мы движемся к определенному взаимопроникновению христианства и буддизма, к синтезу между, с одной стороны, чувством личности, которое является центральным посланием Иисуса, для которого каждое человеческое существо уникально, и, с другой стороны, этой работой по интериоризации, дорогой Будде, без которой нет ни истинной личной веры, ни духовного роста, этой работой, которая, оттесняя нашу темную сторону, призывает нас освободить доброту и сострадание, которые живут в сердце каждого человека.
Интервью опубликовано в Le Figaro Madame.